Чем ночь темней, тем ярче звезды!
читать дальше[Глава третья.
Полк пылил по дороге. Солнце немилосердно жгло сквозь синий мундир, рубашка липла к взмокшей от пота спине. Воданкур промокнул тыльной стороной ладони мокрый лоб.
- Кто бы мог подумать – совсем недавно мы проклинали ветер и дожди, - Дюшатле, чуть прищурившись, оглядывал унылые окрестности, - а теперь едва ли не с тоской вспоминаем распутицу.
Воданкур скупо улыбнулся. Все в жизни познается в сравнении. И то, что было зимой, не идет ни в какое сравнение с польской кампанией. Да, конечно, была сырость, снег, грязь (а где же ее не бывает?), пронизывающие насквозь ветра, были ломающиеся на скверных дорогах колеса телег и лафетов – чтобы их уберечь, приходилось набивать железные обручи на манер местных крестьян. Но вот Польша, где они с трудом вытаскивали ноги из вязкой грязи выше колен, где неделями не было возможности обсушиться, где приходилось подолгу голодать – с местных жителей было нечего взять, а обозы просто тонули в реках грязи, только по недоразумению названных дорогами… Нет, после этого грешно роптать на испанскую распутицу. И потом, жара, как ни странно, все-таки лучше холода.
- Вы не были в Польше, полковник?
- Нет, но о пятой польской стихии наслышан.
- Значит, и половины представить не можете…
Взаимоотношения вновь назначенного полковника и его помощника пока не перешли за грань вежливой служебной формальности. Воданкур сумел одернуть задетое честолюбие, здравомысляще смирившись с действительностью. Дюшатле же пока не демонстрировал свои бретерские замашки, слухи о которых успели дойти до новых подчиненных. Несколько самых азартных, опрометчиво поспешивших заключить пари, что полковник с майором решительно не поладят, были вынуждены расстаться с деньгами.
Из конца колонны донесся какой-то шум. Офицеры обернулись, Дюшатле досадливо скривился.
- Что, черти бы их драли, они там затеяли?
У придорожного постоялого двора – разрушенной то ли временем, то ли войной убогой халупы – возникло некое замешательство, которое тщетно пытался разрешить де Лангль. Мальчишке, угодившему в Испанию едва ли не прямиком из Сен-Сира, явно недоставало опыта и убедительности. Но куда, смотрит Орсимон, будь он проклят? Если с солдатами пытается разобраться де Лангль, дело касается его батальона! Воданкур развернул коня.
Перед постоялым двором собрались пять человек – желтый от жестоких нравственных страданий де Лангль, трое солдат и пожилая или преждевременно состарившаяся испанка в лохмотьях.
- Что за ярмарка? – сухо осведомился Воданкур. На мародерство это мало походило, да и красть в десять раз разграбленной халупе было нечего. Разве что умыкнуть женщину… но она старовата для того, чтобы валять ее под телегой. И потом, подобные выходки на марше, перед лицом командиров?
- Они избивали женщину, - пискнул де Лангль, готовый провалиться сквозь землю.
Из носа испанки текла кровь, губы были разбиты, на лице наливались синяки. Офицер встретил взгляд женщины, полный отчаянной, бессильной ненависти. Двое державших ее солдат ослабили хватку, нерешительно поглядывая на майора. Третьего, занимавшегося избиением, Воданкур узнал – сержант Мервиль.
- Была серьезная причина, Мервиль?
- Чертова сука оплевала нас, господин майор, - мрачно отозвался сержант. Похоже, он уже жалел о том, что поддался порыву проучить сумасшедшую испанку.
- Возвращайтесь в строй. И не задерживайтесь.
Солдаты отпустили женщину. Та бессильно осела на землю, тихо зашипела – и тут же разрыдалась. Сквозь всхлипы прорывались отдельные слова. Испанский Воданкур пока не выучил как следует, но знал достаточно, чтобы разобрать брань и проклятия.
Майор косо взглянул на де Лангля, прикидывая, стоит ли отчитать его прямо здесь. Пожалуй, не нужно увлекаться.
- Лейтенант, вам следует строже следить за дисциплиной.
Не дожидаясь ответа Воданкур тронул коня коленом. Что такое с Орсимоном? Почему он так и не вмешался?
- Что там такое? – поинтересовался Дюшатле, когда Воданкур вернулся.
- Пустяки.
- Такие пустяки, что потребовалось ваше вмешательство? – полковник недоверчиво усмехнулся.
Воданкур промолчал. Не хотелось подводить ни Мервиля, ни де Лангля, ни Орсимона. Но с капитаном он поговорит сам. С некоторых пор Орсимон не похож на себя.
+++
Плотная бумага, исписанная мелким убористым почерком, легко занялась от огонька свечи. Веселые язычки пламени быстро побежали по листу, заствляя его чернеть и съеживаться. Гортензия могла бы обидеться на такое отношение к ее письмам, но хранить послания сестры Воданкур не хотел, не настолько они были важны и дороги, а рвать и выбрасывать казалось немного неприличным. Разорванные брошенные письма – как приоткрытая дверь в спальню.
Огонь подобрался вплотную к пальцам. Воданкур бросил остатки письма на тарелку и раскурил трубку. Снова осторожные намеки на то, что ему неплохо бы подумать о женитьбе. Что недостаток средств не препятствие, все перевешивается тем, что он герой, молод, недурен собой, из старинной дворянской семьи, а женитьба на богатой невесте разом поправит его денежные дела. От этих пассажей всегда оставался неприятный осадок. Несомненно, жениться на денежном мешке для него достаточно просто. Возможно, сестра даже нашла семью, где ему не откажут. Мало кто из нуворишей откажется заполучить в зятья человека, родословная которого восходит к норманнам. Печально, если учесть, что, когда наживались немалые состояния, именно эта родословная стоила жизни его отцу.
Полог палатки откинулся.
- Вы хотели видеть меня?
- Да. Садитесь, - Воданкур указал на складной табурет, желая показать, что разговор будет немного менее формальным, чем обычно.
Орсимон опустился на неудобное сиденье и выжидательно посмотрел на майора.
- Капитан, сегодня на марше имел место неприятный… инцидент. Лейтенант де Лангль не мог призвать солдат к порядку. Мне пришлось вмешаться. Почему этого не сделали вы?
Капитан нахмурился. Долго молчал. Воданкур терпеливо ждал, опираясь бедром о стол.
- Мне показалось, лейтенант должен сам справиться. Мы и без того слишком долго были к нему снисходительны.
Это могло бы походить на правду. Но почему-то Воданкуру казалось, что Орсимон лжет. Или просто не говорит всей правды. Словно стесняется признаться, что ему не хотелось вмешиваться. Воданкур задумчиво грыз трубку. По внешнему виду Орсимона было ясно, что он больше ничего не скажет. Будет настаивать на том, что хватит де Ланглю быть на положении любимого ребенка, что, кстати, вполне справедливо. Покойный полковник Бернарден, несомненно, смог бы разговорить офицера, но Воданкур таким талантом не обладал. Будучи от природы замкнутым, он не любил, когда кто-то пытался лезть к нему в душу. И никогда не позволял себе ничего подобного в отношении других.
- Однако, капитан, это не причина манкировать своими обязанностями.
- Я учту, господин майор.
Показалось, или в голосе Орсимона действительно прозвучало что-то очень похожее на сарказм?
- Вы уже наложили взыскание на солдат?
- Еще нет.
- Это останется на ваше усмотрение.
- Да, господин майор.
Воданкур покачал головой. Нет, Орсимон раньше таким не был. Это усталое выражение глаз и странные нотки в голосе, непонятное небрежение к непосредственным обязанностям…
- Как ваше здоровье, капитан?
- Благодарю, хорошо.
- Быть может, вам нужен отпуск?
- Нет, благодарю, господин майор.
Воданкур подавил вздох, немного досадуя на свое неумение говорить с людьми. Похоже, ему вообще не стоило затевать этот разговор.
- Вы свободны, капитан.
+++
- И что Орсимон? – Судр закинул руки за голову и чуть откинулся назад.
- В том-то и дело, что ничего. Но он изменился.
- Да, я заметил. С тех пор, как вышел из госпиталя, он какой-то,.. – Судр прищурился, подыскивая наиболее подходящее слово, - немного странный.
Воданкур прилег на койку, оставив ноги на земле. Некоторое время они молчали, слушая привычные звуки военного лагеря – ржание коней, многоголосый говор сотен людей, из которого иногда вырывались отдельные голоса, лай собак, взвизгивающий женский хохот. Их разместили за пределами городка, чему Воданкур был несказанно рад. Слишком уж тягостное впечатление произвели на него городские улочки. Наглухо закрытые ставни, тенями шмыгающие вдоль стен горожане – их осталось совсем немного, словно после эпидемии… или войны. Люди, прячущие глаза, чтобы потом тяжело посмотреть в спину. А сколько из них готовы всадить в эту спину нож или пулю? Даже дети здесь заражены этой ненавистью.
- Тебя это тревожит, Луи?
- Очень. Усталый человек, или, что хуже, человек, повредившийся рассудком… на войне это опасно. Особенно если это офицер.
- Орсимон не похож на спятившего. Да, он изменился, стал нелюдимом, но это еще не повод вязать его в смирительную рубашку.
Воданкур коротко улыбнулся.
- Резонно.
- Доложи Дюшатле. Но на твоем месте я бы не спешил. Испортить репутацию очень просто.
- Жанно, ты это мне говоришь?
Судр рассмеялся. Конечно, подобные сентенции излишни. Луи всегда очень аккуратен в таких делах.
- Хочешь, я понаблюдаю за ним?
Воданкур прикусил губу. Не будет ли это выглядеть как то, что он злоупотребляет дружбой и толкает Судра на шпионаж за сослуживцем?
Судр понял причину колебаний друга. Значит, лучше сменить тему. Наблюдать за Орсимоном он все равно будет, даже без согласия Луи. Просто потому, что не хотелось бы отвечать если не перед людьми, то перед богом за то, что проигнорировал признаки помешательства.
- Кстати, Монтиньи скучает по вашим партиям в шахматы.
- Не удивительно. Играя со мной, он непобедим.
- А вот он полагает, что ты не безнадежен. Просто ленишься.
- В детстве мне хорошо давалась математика. И я был убежден, что в ней нет ничего сложного, а Виктор просто ленится.
- Математики обычно хорошо играют в шахматы.
Воданкур наконец, к великому облегчению Судра, рассмеялся.
- Жанно, тебя, случайно, не Монтиньи подослал?
/MORE]
Когда будет продолжение - не знаю. Ничего обещать до двадцать пятого апреля не могу...
Вы хоть скажите - оно того стоит?
Полк пылил по дороге. Солнце немилосердно жгло сквозь синий мундир, рубашка липла к взмокшей от пота спине. Воданкур промокнул тыльной стороной ладони мокрый лоб.
- Кто бы мог подумать – совсем недавно мы проклинали ветер и дожди, - Дюшатле, чуть прищурившись, оглядывал унылые окрестности, - а теперь едва ли не с тоской вспоминаем распутицу.
Воданкур скупо улыбнулся. Все в жизни познается в сравнении. И то, что было зимой, не идет ни в какое сравнение с польской кампанией. Да, конечно, была сырость, снег, грязь (а где же ее не бывает?), пронизывающие насквозь ветра, были ломающиеся на скверных дорогах колеса телег и лафетов – чтобы их уберечь, приходилось набивать железные обручи на манер местных крестьян. Но вот Польша, где они с трудом вытаскивали ноги из вязкой грязи выше колен, где неделями не было возможности обсушиться, где приходилось подолгу голодать – с местных жителей было нечего взять, а обозы просто тонули в реках грязи, только по недоразумению названных дорогами… Нет, после этого грешно роптать на испанскую распутицу. И потом, жара, как ни странно, все-таки лучше холода.
- Вы не были в Польше, полковник?
- Нет, но о пятой польской стихии наслышан.
- Значит, и половины представить не можете…
Взаимоотношения вновь назначенного полковника и его помощника пока не перешли за грань вежливой служебной формальности. Воданкур сумел одернуть задетое честолюбие, здравомысляще смирившись с действительностью. Дюшатле же пока не демонстрировал свои бретерские замашки, слухи о которых успели дойти до новых подчиненных. Несколько самых азартных, опрометчиво поспешивших заключить пари, что полковник с майором решительно не поладят, были вынуждены расстаться с деньгами.
Из конца колонны донесся какой-то шум. Офицеры обернулись, Дюшатле досадливо скривился.
- Что, черти бы их драли, они там затеяли?
У придорожного постоялого двора – разрушенной то ли временем, то ли войной убогой халупы – возникло некое замешательство, которое тщетно пытался разрешить де Лангль. Мальчишке, угодившему в Испанию едва ли не прямиком из Сен-Сира, явно недоставало опыта и убедительности. Но куда, смотрит Орсимон, будь он проклят? Если с солдатами пытается разобраться де Лангль, дело касается его батальона! Воданкур развернул коня.
Перед постоялым двором собрались пять человек – желтый от жестоких нравственных страданий де Лангль, трое солдат и пожилая или преждевременно состарившаяся испанка в лохмотьях.
- Что за ярмарка? – сухо осведомился Воданкур. На мародерство это мало походило, да и красть в десять раз разграбленной халупе было нечего. Разве что умыкнуть женщину… но она старовата для того, чтобы валять ее под телегой. И потом, подобные выходки на марше, перед лицом командиров?
- Они избивали женщину, - пискнул де Лангль, готовый провалиться сквозь землю.
Из носа испанки текла кровь, губы были разбиты, на лице наливались синяки. Офицер встретил взгляд женщины, полный отчаянной, бессильной ненависти. Двое державших ее солдат ослабили хватку, нерешительно поглядывая на майора. Третьего, занимавшегося избиением, Воданкур узнал – сержант Мервиль.
- Была серьезная причина, Мервиль?
- Чертова сука оплевала нас, господин майор, - мрачно отозвался сержант. Похоже, он уже жалел о том, что поддался порыву проучить сумасшедшую испанку.
- Возвращайтесь в строй. И не задерживайтесь.
Солдаты отпустили женщину. Та бессильно осела на землю, тихо зашипела – и тут же разрыдалась. Сквозь всхлипы прорывались отдельные слова. Испанский Воданкур пока не выучил как следует, но знал достаточно, чтобы разобрать брань и проклятия.
Майор косо взглянул на де Лангля, прикидывая, стоит ли отчитать его прямо здесь. Пожалуй, не нужно увлекаться.
- Лейтенант, вам следует строже следить за дисциплиной.
Не дожидаясь ответа Воданкур тронул коня коленом. Что такое с Орсимоном? Почему он так и не вмешался?
- Что там такое? – поинтересовался Дюшатле, когда Воданкур вернулся.
- Пустяки.
- Такие пустяки, что потребовалось ваше вмешательство? – полковник недоверчиво усмехнулся.
Воданкур промолчал. Не хотелось подводить ни Мервиля, ни де Лангля, ни Орсимона. Но с капитаном он поговорит сам. С некоторых пор Орсимон не похож на себя.
+++
Плотная бумага, исписанная мелким убористым почерком, легко занялась от огонька свечи. Веселые язычки пламени быстро побежали по листу, заствляя его чернеть и съеживаться. Гортензия могла бы обидеться на такое отношение к ее письмам, но хранить послания сестры Воданкур не хотел, не настолько они были важны и дороги, а рвать и выбрасывать казалось немного неприличным. Разорванные брошенные письма – как приоткрытая дверь в спальню.
Огонь подобрался вплотную к пальцам. Воданкур бросил остатки письма на тарелку и раскурил трубку. Снова осторожные намеки на то, что ему неплохо бы подумать о женитьбе. Что недостаток средств не препятствие, все перевешивается тем, что он герой, молод, недурен собой, из старинной дворянской семьи, а женитьба на богатой невесте разом поправит его денежные дела. От этих пассажей всегда оставался неприятный осадок. Несомненно, жениться на денежном мешке для него достаточно просто. Возможно, сестра даже нашла семью, где ему не откажут. Мало кто из нуворишей откажется заполучить в зятья человека, родословная которого восходит к норманнам. Печально, если учесть, что, когда наживались немалые состояния, именно эта родословная стоила жизни его отцу.
Полог палатки откинулся.
- Вы хотели видеть меня?
- Да. Садитесь, - Воданкур указал на складной табурет, желая показать, что разговор будет немного менее формальным, чем обычно.
Орсимон опустился на неудобное сиденье и выжидательно посмотрел на майора.
- Капитан, сегодня на марше имел место неприятный… инцидент. Лейтенант де Лангль не мог призвать солдат к порядку. Мне пришлось вмешаться. Почему этого не сделали вы?
Капитан нахмурился. Долго молчал. Воданкур терпеливо ждал, опираясь бедром о стол.
- Мне показалось, лейтенант должен сам справиться. Мы и без того слишком долго были к нему снисходительны.
Это могло бы походить на правду. Но почему-то Воданкуру казалось, что Орсимон лжет. Или просто не говорит всей правды. Словно стесняется признаться, что ему не хотелось вмешиваться. Воданкур задумчиво грыз трубку. По внешнему виду Орсимона было ясно, что он больше ничего не скажет. Будет настаивать на том, что хватит де Ланглю быть на положении любимого ребенка, что, кстати, вполне справедливо. Покойный полковник Бернарден, несомненно, смог бы разговорить офицера, но Воданкур таким талантом не обладал. Будучи от природы замкнутым, он не любил, когда кто-то пытался лезть к нему в душу. И никогда не позволял себе ничего подобного в отношении других.
- Однако, капитан, это не причина манкировать своими обязанностями.
- Я учту, господин майор.
Показалось, или в голосе Орсимона действительно прозвучало что-то очень похожее на сарказм?
- Вы уже наложили взыскание на солдат?
- Еще нет.
- Это останется на ваше усмотрение.
- Да, господин майор.
Воданкур покачал головой. Нет, Орсимон раньше таким не был. Это усталое выражение глаз и странные нотки в голосе, непонятное небрежение к непосредственным обязанностям…
- Как ваше здоровье, капитан?
- Благодарю, хорошо.
- Быть может, вам нужен отпуск?
- Нет, благодарю, господин майор.
Воданкур подавил вздох, немного досадуя на свое неумение говорить с людьми. Похоже, ему вообще не стоило затевать этот разговор.
- Вы свободны, капитан.
+++
- И что Орсимон? – Судр закинул руки за голову и чуть откинулся назад.
- В том-то и дело, что ничего. Но он изменился.
- Да, я заметил. С тех пор, как вышел из госпиталя, он какой-то,.. – Судр прищурился, подыскивая наиболее подходящее слово, - немного странный.
Воданкур прилег на койку, оставив ноги на земле. Некоторое время они молчали, слушая привычные звуки военного лагеря – ржание коней, многоголосый говор сотен людей, из которого иногда вырывались отдельные голоса, лай собак, взвизгивающий женский хохот. Их разместили за пределами городка, чему Воданкур был несказанно рад. Слишком уж тягостное впечатление произвели на него городские улочки. Наглухо закрытые ставни, тенями шмыгающие вдоль стен горожане – их осталось совсем немного, словно после эпидемии… или войны. Люди, прячущие глаза, чтобы потом тяжело посмотреть в спину. А сколько из них готовы всадить в эту спину нож или пулю? Даже дети здесь заражены этой ненавистью.
- Тебя это тревожит, Луи?
- Очень. Усталый человек, или, что хуже, человек, повредившийся рассудком… на войне это опасно. Особенно если это офицер.
- Орсимон не похож на спятившего. Да, он изменился, стал нелюдимом, но это еще не повод вязать его в смирительную рубашку.
Воданкур коротко улыбнулся.
- Резонно.
- Доложи Дюшатле. Но на твоем месте я бы не спешил. Испортить репутацию очень просто.
- Жанно, ты это мне говоришь?
Судр рассмеялся. Конечно, подобные сентенции излишни. Луи всегда очень аккуратен в таких делах.
- Хочешь, я понаблюдаю за ним?
Воданкур прикусил губу. Не будет ли это выглядеть как то, что он злоупотребляет дружбой и толкает Судра на шпионаж за сослуживцем?
Судр понял причину колебаний друга. Значит, лучше сменить тему. Наблюдать за Орсимоном он все равно будет, даже без согласия Луи. Просто потому, что не хотелось бы отвечать если не перед людьми, то перед богом за то, что проигнорировал признаки помешательства.
- Кстати, Монтиньи скучает по вашим партиям в шахматы.
- Не удивительно. Играя со мной, он непобедим.
- А вот он полагает, что ты не безнадежен. Просто ленишься.
- В детстве мне хорошо давалась математика. И я был убежден, что в ней нет ничего сложного, а Виктор просто ленится.
- Математики обычно хорошо играют в шахматы.
Воданкур наконец, к великому облегчению Судра, рассмеялся.
- Жанно, тебя, случайно, не Монтиньи подослал?
/MORE]
Когда будет продолжение - не знаю. Ничего обещать до двадцать пятого апреля не могу...
Вы хоть скажите - оно того стоит?
@темы: Долгий путь
-
-
22.03.2009 в 21:35-
-
22.03.2009 в 21:37А, так ты читаешь? И что же ты молчал? Как оно тебе?
-
-
17.06.2009 в 21:47