С днем рождения!

Вообще-то у меня сегодня личный праздник. Можете даже поздравить.

@настроение: задор камикадзе

---

Все. Больше не могу.
Утром кончились разом кофе, овсянка и кетанов. В результате классический завтрак холостяка - растворимый кофе (извращение, господа, извращение!) и яичница. А вот отсутствие кетанова намного хуже.
Девять рубашек - и ни одной глаженой. Стирать еще могу. Сил на глажку не остается. Ни физических, ни моральных.
С готовкой давно покончено - отдаю деньги бухгалтеру, она покупает продукты, готовит и кормит меня. Меня вообще дружно подкармливает весь коллектив. Помогает слабо, я опять вешу 42 кило вместе с одеждой и туфлями.
Пытаюсь утешаться тем, что получу за свои страдания двойную зарплату, но почему-то все чаще возникает мысль, что если я скончаюсь от такого аврала, двойная зарплата меня волновать уже не будет...

@настроение: Пожалейте меня кто-нибудь... Ну пожалуйста!!!

---

Историко-финансовая справка.

Приложение к "Долгому пути"
Денежное содержание в армии:
Полковник – 416,66 франков в месяц + 83,10 квартирных + 66,66 экипировочных
Батальонный/майор – 300 + 60 + 53,33
Капитан – 130 – 300 + 37,50 – 49,80 + 18,7
Лейтенант – 104,66 + 34,50 - 18
Старший сержант – 0,8 франка в день
Сержант – 0,62
Капрал – 0,45
Рядовой – 0,30
После 10 лет службы (1 шеврон) + 1 франк в месяц
После 15 лет (2 шеврона) + 1,5
После 20 лет (3 шеврона) + 2
Денежное содержание в гвардии:
Полковник – 750 франков в месяц + 150 квартирных + 73,40 экипировочных
Майор – 516,76 + 137,80 + 61,60
Батальонный – 416,66 + 75 + 49,80
Капитан – 300 + 40 + 33,33
Первый лейтенант – 200 + 30 + 33,33
Второй лейтенант – 175 + 30 + 33,33
Стоимость сукна на офицерский мундир около 9,50 франков за метр; гвардейцы приобретали за 29 франков/метр.
1 наполеондор = 20 франков.

@темы: Долгий путь

---

Кто-нибудь, скажите, какого черта я все еще за компьютером? Ведь спать осталось каких-то шесть часов! Но, несмотря на тяжелую голову и выпитую валерьянку, почему-то сна нет. От переутомления, что ли... Разумом понимаю, что надо свалиться и уснуть. А сна все нет... я же завтра ноги таскать не смогу.

---

Это уже ни в какие ворота!

Апрель... Весна... Минус 15... *нервное хихиканье переходит в истеричный хохот, сменяющийся сдавленными рыданиями*

---

Остапа несло...

АХ, ЭТОТ ВЕЧЕР…
+++
Такое иногда бывает.
Это очень странное чувство – не сплин, с недавних пор начавший входить в моду и старательно лелеемый молодыми светскими лоботрясами, не иначе как от хронического безделья. Не, боже упаси, тоска. Не тревога. Не беспокойство. Не томление. Нечто такое, чему никак не подобрать название.
Оно порой накатывает спокойными ясными вечерами, когда объезжаешь позиции. Когда царит полное безветрие. Когда только начинает спадать звенящая дневная жара. Когда пронизанный золотыми лучами закатного солнца неподвижный горячий воздух пропитан немного душноватыми ароматами розмарина и лаванды, к которым тонкой ноткой примешивается сладкий томительный запах других подсохших трав. Запах настолько плотный, что кажется осязаемым, кружит голову, как хорошее вино. Изысканный, как дорогие духи – хотя едва ли какая-нибудь красавица таким ароматом воспользуется… Может, в нем все дело? Может, именно поэтому становится вдруг невыносимой размеренная ровная рысь, до боли остро хочется дать шпоры коню и бездумно нестись прочь, все равно куда, чтобы только бескрайний вечер, и наливающееся червонным золотом солнце, и звон копыт по прокаленной до звона красноватой земле? Раствориться, истаять без следа в этом чуть пыльном сладко пахнущем закатном безветрии – без боли, без мыслей, без тревог, без сожалений…
Нельзя. Помечтать можете, но не сорветесь, сэр. И не потому, что прослывете сумасбродом – на это-то вам как раз наплевать. Нет. Просто там, далеко, французская армия. А вы – не сопливый лейтенант, от которого, по большому счету, ничего не зависит. И даже не полковник. Поднялись высоко – вы же этого так долго и страстно хотели. Теперь терпите.
+++
Так порой бывает.
Спокойный вечер – и ведь даже в голову не приходит ничего в том духе, что за этой тишиной может быть какой-то подвох. Что вообще все как-то слишком мирно, а это не к добру.
Раз так - можно снять сапоги, расстегнуть пуговицы душного мундира и с удовольствием растянуться на земле, отыскав сначала местечко поровнее. Благо земля за день прогрелась как следует, холодом спину не натянет. Руки за голову, травинку в зубы и смотреть в небо. Здесь темнеет быстро. Ну, может, не так быстро, как в Индии, там все это вообще происходит мгновенно, но все-таки… долго ждать звезд не приходится.
Глупо, наверное. Лежишь и пялишься на звезды. Но нравится. Всегда нравилось. С самого детства. Как-то раз услышал, что якобы звезды – свечки ангелов-хранителей, глядящих на землю, а иногда еще и черти притворяются ангелами, садятся рядом и даже свечки зажигают, но бог их узнает и сбрасывает с небес… тогда мы и видим падающие звезды, чертовы свечки. Сказочка, конечно… Куда больше нравится примета, что на падающую звезду надо загадывать желание. Дождаться, что ли, такой звезды и загадать что-нибудь? Не то, чтобы верю, но так, для смеха… мало ли вдруг сбудется… Что бы вот только такое придумать позаковыристее?
Нет, новые сапоги на падающую звезду не загадывают. И новые штаны тоже. Не такая уж это небывальщина, как порой может показаться. Или загадывают? Да что вообще такое сегодня нашло? С чего бы вдруг так размяк?
Эх… а ведь вроде все-таки придумал кое-что… если уж такое сбудется – примета точно не врет!

---

Над миром туча все висит,
Чем это кончится - бог знает:
И разразиться не грозит,
И разойтись не обещает.
Написано сто с гаком лет назад, а как современно... Называется "После чтения газет".

---

Набралась по самые брови обезболивающего, лежу на пузе и страдаю. Дело опять пахнет корсетом... Если кто готов высказать христианское, человеческое или еще какое-либо сочувствие к страждущему - самое время. Не обижусь, буду только благодарна.

---

Крик души

С завтрашнего дня работа без выходных. Господи, за что?
Радует одно - строевая подготовка учеников в школе мужества к 9 мая полностью ложится на полковника *злорадный смех*.
Но месяц... без выходных...
Прощайте, люди, я вас любила...

---

Островок тепла

Кто в этом безобразии виноват: по большей части - Уильям Лоуфорд.
Часть диалогов вполне реальна, вынесена из палаток зимнего похода 2003 года.
В сырую промозглую ночь затянувшегося предзимья, когда ветер тоскливо свистит в голых ветвях, нет ничего приятнее, чем устроиться в бездонном вольтеровском кресле у камина. Смотреть на огонь, блаженно впитывая уютное тепло, рассеянно листать книгу, даже не стараясь вникнуть в ее содержание, и отстраненно сочувствовать тем несчастным, которым не повезло в такую погоду оказаться вне дома.
Однако мечты мечтами – сейчас на положении упомянутых несчастных были именно они. Ночевать в чужом, давно нежилом и нетопленом доме, в отсыревшей постели с комковатым тюфяком, с ностальгией вспоминая старую добрую традицию класть в постель железную грелку с углями, на редкость неуютно. Впрочем, если уж совсем честно, традиционная грелка помогла бы плохо. Маловата. Но кто сказал, что ее нечем заменить?
- Ну надо же, какая кровать… мы, часом, никакую дамочку не выжили?
Кровать действительно производила весьма монументальное впечатление даже невзирая на нынешнее плачевное состояние. Здоровенное ложе, украшенное резьбой и еще сохранившейся росписью, с витыми столбиками, некогда поддерживавшими балдахин…
- Нет. На ней и не спали. Это парадная кровать.
- Парадная что?
- Кровать, - какое же это наслаждение – наконец расстегнуть пуговицы и развязать тугой галстук… Через мгновение на открывшееся тело набрасывается сырой холод, заставляя почти пожалеть о том, что раздеваешься.
- Что за дурь?
- У состоятельных женщин здесь есть такой обычай – время от времени сказываться больной. И принимать визиты сочувствующих вот на таком… одре.
- Придумают же… Помочь разуться? Черт… никак. Может, по-кавалерийски? Упрись ногой… давай… да, в зад, и не делай вид, что никогда… эй, ты чего смеешься? Черт тебя побери, прекрати ржать!
- Ричард… Дик, ты хоть понял, что сейчас сказал?
- Я имел в виду только снятие сапог. Хотя…
- Нет.
- Нет так нет. Я тоже устал до чертиков, если уж по совести.
Постель достаточно широка, чтобы двое могли расположиться на ней со всеми удобствами, но холод и пробирающая до костей сырость заставляют придвигаться друг к другу как можно ближе. Прижиматься всем телом, сплетаться как можно плотнее. Застарелая усталость не оставляет сил ни на какие плотские желания, хочется только одного – хоть немного отогреться и спать, спать, спать… Но близость чужого тела создает определенного рода неудобства.
- Да что ты вертишься? Спи!
- Спи… у тебя локти острые. И колени.
- Господи, ты даже сейчас угомониться не можешь… давай сюда, - старая кровать немилосердно скрипит при малейшем движении, в тишине ночного дома этот звук кажется оглушительным, - повернись. Обними. Все.
На некоторое время в темной комнате воцаряется тишина. Увы, ненадолго.
- Что это?
- Ммм?..
- Ты что, не спишь?
Сдавленный стон.
- Уже нет. Благодаря тебе. Что еще?
- Что это тут… шершавое?
- Шаль.
- Какая?
- Шерстяная.
- На кой ляд ты ей обмотался?
- Ревматизм.
- Че-е-его? У тебя? Ладно я, но у тебя-то…
- Мне, между прочим, давно уже не семнадцать.
- Мда? А порой и не скажешь…
- Ричард, уймись ради бога! Да откуда у тебя только силы берутся, жаловался ведь, что устал до чертиков!
- Между прочим, лучший способ согреться. Ты ведь меня для этого к себе затащил?
- Мерзавец.
- А ты похудел.
- Можно подумать, я один.
- От тебя этак скоро одни кости останутся. И так не толстый, а тут вообще на просвет будешь виден.
- Тебя тоже толстяком не назовешь.
- Ну, я – другое дело.
Короткий смешок. Порыв ветра стучит ставнями.
- Ты и правда устал, - что-то неуловимое согревает насмешливый голос.
- А ты думал, это я так кокетничаю?
- А ты и это умеешь?
- Не знаю. Спи наконец. Или дай спать мне.
Снова повисает тишина. Становятся слышны скрипы и вздохи старого дома, уставшего от пустоты и непогод. И выровнявшееся глубокое дыхание усталых людей, которым наконец удалось согреться и уснуть.
Утром будет жиденький серый рассвет и неохотное пробуждение. Натягивание отсыревшей одежды. Короткие фразы сквозь невольно стучащие зубы. И снова холод и выкручивающая суставы сырость. Привычный круговорот традиционно неотложных важных дел, который властно подхватит с первых минут нового дня и выпустит только поздним вечером – абсолютно измотанного, выжатого до последней капли. А ночью… ночью снова будет маленький островок тепла в холодной темноте. Когда не требуешь ничего. И ничего не просят у тебя. Когда достаточно просто прижаться друг к другу.

---

Скорее мертв, чем жив...

Приползла из экпедиции в Зеленоборский. Состояние... выжатого лимончика. Если бывают укачавшиеся лимончики. Завтра мастер-класс по саженью... а у меня желание размазаться по клавиатуре любимого компа и не шевелиться дня два...

---

Глава третья.

[Глава третья.
Полк пылил по дороге. Солнце немилосердно жгло сквозь синий мундир, рубашка липла к взмокшей от пота спине. Воданкур промокнул тыльной стороной ладони мокрый лоб.
- Кто бы мог подумать – совсем недавно мы проклинали ветер и дожди, - Дюшатле, чуть прищурившись, оглядывал унылые окрестности, - а теперь едва ли не с тоской вспоминаем распутицу.
Воданкур скупо улыбнулся. Все в жизни познается в сравнении. И то, что было зимой, не идет ни в какое сравнение с польской кампанией. Да, конечно, была сырость, снег, грязь (а где же ее не бывает?), пронизывающие насквозь ветра, были ломающиеся на скверных дорогах колеса телег и лафетов – чтобы их уберечь, приходилось набивать железные обручи на манер местных крестьян. Но вот Польша, где они с трудом вытаскивали ноги из вязкой грязи выше колен, где неделями не было возможности обсушиться, где приходилось подолгу голодать – с местных жителей было нечего взять, а обозы просто тонули в реках грязи, только по недоразумению названных дорогами… Нет, после этого грешно роптать на испанскую распутицу. И потом, жара, как ни странно, все-таки лучше холода.
- Вы не были в Польше, полковник?
- Нет, но о пятой польской стихии наслышан.
- Значит, и половины представить не можете…
Взаимоотношения вновь назначенного полковника и его помощника пока не перешли за грань вежливой служебной формальности. Воданкур сумел одернуть задетое честолюбие, здравомысляще смирившись с действительностью. Дюшатле же пока не демонстрировал свои бретерские замашки, слухи о которых успели дойти до новых подчиненных. Несколько самых азартных, опрометчиво поспешивших заключить пари, что полковник с майором решительно не поладят, были вынуждены расстаться с деньгами.
Из конца колонны донесся какой-то шум. Офицеры обернулись, Дюшатле досадливо скривился.
- Что, черти бы их драли, они там затеяли?
У придорожного постоялого двора – разрушенной то ли временем, то ли войной убогой халупы – возникло некое замешательство, которое тщетно пытался разрешить де Лангль. Мальчишке, угодившему в Испанию едва ли не прямиком из Сен-Сира, явно недоставало опыта и убедительности. Но куда, смотрит Орсимон, будь он проклят? Если с солдатами пытается разобраться де Лангль, дело касается его батальона! Воданкур развернул коня.
Перед постоялым двором собрались пять человек – желтый от жестоких нравственных страданий де Лангль, трое солдат и пожилая или преждевременно состарившаяся испанка в лохмотьях.
- Что за ярмарка? – сухо осведомился Воданкур. На мародерство это мало походило, да и красть в десять раз разграбленной халупе было нечего. Разве что умыкнуть женщину… но она старовата для того, чтобы валять ее под телегой. И потом, подобные выходки на марше, перед лицом командиров?
- Они избивали женщину, - пискнул де Лангль, готовый провалиться сквозь землю.
Из носа испанки текла кровь, губы были разбиты, на лице наливались синяки. Офицер встретил взгляд женщины, полный отчаянной, бессильной ненависти. Двое державших ее солдат ослабили хватку, нерешительно поглядывая на майора. Третьего, занимавшегося избиением, Воданкур узнал – сержант Мервиль.
- Была серьезная причина, Мервиль?
- Чертова сука оплевала нас, господин майор, - мрачно отозвался сержант. Похоже, он уже жалел о том, что поддался порыву проучить сумасшедшую испанку.
- Возвращайтесь в строй. И не задерживайтесь.
Солдаты отпустили женщину. Та бессильно осела на землю, тихо зашипела – и тут же разрыдалась. Сквозь всхлипы прорывались отдельные слова. Испанский Воданкур пока не выучил как следует, но знал достаточно, чтобы разобрать брань и проклятия.
Майор косо взглянул на де Лангля, прикидывая, стоит ли отчитать его прямо здесь. Пожалуй, не нужно увлекаться.
- Лейтенант, вам следует строже следить за дисциплиной.
Не дожидаясь ответа Воданкур тронул коня коленом. Что такое с Орсимоном? Почему он так и не вмешался?
- Что там такое? – поинтересовался Дюшатле, когда Воданкур вернулся.
- Пустяки.
- Такие пустяки, что потребовалось ваше вмешательство? – полковник недоверчиво усмехнулся.
Воданкур промолчал. Не хотелось подводить ни Мервиля, ни де Лангля, ни Орсимона. Но с капитаном он поговорит сам. С некоторых пор Орсимон не похож на себя.
+++
Плотная бумага, исписанная мелким убористым почерком, легко занялась от огонька свечи. Веселые язычки пламени быстро побежали по листу, заствляя его чернеть и съеживаться. Гортензия могла бы обидеться на такое отношение к ее письмам, но хранить послания сестры Воданкур не хотел, не настолько они были важны и дороги, а рвать и выбрасывать казалось немного неприличным. Разорванные брошенные письма – как приоткрытая дверь в спальню.
Огонь подобрался вплотную к пальцам. Воданкур бросил остатки письма на тарелку и раскурил трубку. Снова осторожные намеки на то, что ему неплохо бы подумать о женитьбе. Что недостаток средств не препятствие, все перевешивается тем, что он герой, молод, недурен собой, из старинной дворянской семьи, а женитьба на богатой невесте разом поправит его денежные дела. От этих пассажей всегда оставался неприятный осадок. Несомненно, жениться на денежном мешке для него достаточно просто. Возможно, сестра даже нашла семью, где ему не откажут. Мало кто из нуворишей откажется заполучить в зятья человека, родословная которого восходит к норманнам. Печально, если учесть, что, когда наживались немалые состояния, именно эта родословная стоила жизни его отцу.
Полог палатки откинулся.
- Вы хотели видеть меня?
- Да. Садитесь, - Воданкур указал на складной табурет, желая показать, что разговор будет немного менее формальным, чем обычно.
Орсимон опустился на неудобное сиденье и выжидательно посмотрел на майора.
- Капитан, сегодня на марше имел место неприятный… инцидент. Лейтенант де Лангль не мог призвать солдат к порядку. Мне пришлось вмешаться. Почему этого не сделали вы?
Капитан нахмурился. Долго молчал. Воданкур терпеливо ждал, опираясь бедром о стол.
- Мне показалось, лейтенант должен сам справиться. Мы и без того слишком долго были к нему снисходительны.
Это могло бы походить на правду. Но почему-то Воданкуру казалось, что Орсимон лжет. Или просто не говорит всей правды. Словно стесняется признаться, что ему не хотелось вмешиваться. Воданкур задумчиво грыз трубку. По внешнему виду Орсимона было ясно, что он больше ничего не скажет. Будет настаивать на том, что хватит де Ланглю быть на положении любимого ребенка, что, кстати, вполне справедливо. Покойный полковник Бернарден, несомненно, смог бы разговорить офицера, но Воданкур таким талантом не обладал. Будучи от природы замкнутым, он не любил, когда кто-то пытался лезть к нему в душу. И никогда не позволял себе ничего подобного в отношении других.
- Однако, капитан, это не причина манкировать своими обязанностями.
- Я учту, господин майор.
Показалось, или в голосе Орсимона действительно прозвучало что-то очень похожее на сарказм?
- Вы уже наложили взыскание на солдат?
- Еще нет.
- Это останется на ваше усмотрение.
- Да, господин майор.
Воданкур покачал головой. Нет, Орсимон раньше таким не был. Это усталое выражение глаз и странные нотки в голосе, непонятное небрежение к непосредственным обязанностям…
- Как ваше здоровье, капитан?
- Благодарю, хорошо.
- Быть может, вам нужен отпуск?
- Нет, благодарю, господин майор.
Воданкур подавил вздох, немного досадуя на свое неумение говорить с людьми. Похоже, ему вообще не стоило затевать этот разговор.
- Вы свободны, капитан.
+++
- И что Орсимон? – Судр закинул руки за голову и чуть откинулся назад.
- В том-то и дело, что ничего. Но он изменился.
- Да, я заметил. С тех пор, как вышел из госпиталя, он какой-то,.. – Судр прищурился, подыскивая наиболее подходящее слово, - немного странный.
Воданкур прилег на койку, оставив ноги на земле. Некоторое время они молчали, слушая привычные звуки военного лагеря – ржание коней, многоголосый говор сотен людей, из которого иногда вырывались отдельные голоса, лай собак, взвизгивающий женский хохот. Их разместили за пределами городка, чему Воданкур был несказанно рад. Слишком уж тягостное впечатление произвели на него городские улочки. Наглухо закрытые ставни, тенями шмыгающие вдоль стен горожане – их осталось совсем немного, словно после эпидемии… или войны. Люди, прячущие глаза, чтобы потом тяжело посмотреть в спину. А сколько из них готовы всадить в эту спину нож или пулю? Даже дети здесь заражены этой ненавистью.
- Тебя это тревожит, Луи?
- Очень. Усталый человек, или, что хуже, человек, повредившийся рассудком… на войне это опасно. Особенно если это офицер.
- Орсимон не похож на спятившего. Да, он изменился, стал нелюдимом, но это еще не повод вязать его в смирительную рубашку.
Воданкур коротко улыбнулся.
- Резонно.
- Доложи Дюшатле. Но на твоем месте я бы не спешил. Испортить репутацию очень просто.
- Жанно, ты это мне говоришь?
Судр рассмеялся. Конечно, подобные сентенции излишни. Луи всегда очень аккуратен в таких делах.
- Хочешь, я понаблюдаю за ним?
Воданкур прикусил губу. Не будет ли это выглядеть как то, что он злоупотребляет дружбой и толкает Судра на шпионаж за сослуживцем?
Судр понял причину колебаний друга. Значит, лучше сменить тему. Наблюдать за Орсимоном он все равно будет, даже без согласия Луи. Просто потому, что не хотелось бы отвечать если не перед людьми, то перед богом за то, что проигнорировал признаки помешательства.
- Кстати, Монтиньи скучает по вашим партиям в шахматы.
- Не удивительно. Играя со мной, он непобедим.
- А вот он полагает, что ты не безнадежен. Просто ленишься.
- В детстве мне хорошо давалась математика. И я был убежден, что в ней нет ничего сложного, а Виктор просто ленится.
- Математики обычно хорошо играют в шахматы.
Воданкур наконец, к великому облегчению Судра, рассмеялся.
- Жанно, тебя, случайно, не Монтиньи подослал?

/MORE]
Когда будет продолжение - не знаю. Ничего обещать до двадцать пятого апреля не могу...
Вы хоть скажите - оно того стоит?

@темы: Долгий путь

---

Не говори "гоп", пока не увидел, во что прыгнул...

Я думала, мне было плохо в пятницу. Нет, господа, плохо мне стало сегодня. После звонка с работы.
Если коротко - апрель мне пахать вообще без выходных. И это ничего, что надо готовить гавриков к 9 мая, что надо работать на АМТ, что... что у меня личная жизнь, в конце-то концов! Опять это отношение - ну, ты же не замужем, семьи нет... значит, месяц по 13 часов вдень выдержу?

---

Глава вторая.

Глава вторая.
Ранняя весна с ее неизбывной сыростью закончилась, пока Воданкур оправлялся от ран и жестокой простуды. Выздоровление шло медленно, раны упорно не желали закрываться, на что не единожды с каким-то жестоким удовольствием указывал Бертен, полковой врач. Это немного раздражало и без того страдающего от вынужденного бездействия Воданкура. Однообразные дни несколько скрашивали визиты Судра в свободное от службы время – Клер Тизо оставила роль сиделки как только Воданкур смог обходиться без постоянного присмотра. В душе молодой человек даже обрадовался этому. Подавленное молчание обычно веселой бойкой женщины действовало на него угнетающе.
- Прощайте, мсье. Дай вам Господь уцелеть, - Клер тяжело вздохнула, складывая неизменное шитье.
- Разве мы не увидимся? – Воданкур с некоторым удивлением взглянул на женщину поверх принесенной Бертеном книги. Так прощаются при расставании если не навсегда, то на очень длительное время. Но он же вернется в полк через несколько недель…
Клер покачала головой.
- Нет, мсье. Поеду домой. У брата дети, а жена болеет. Буду ему помогать. У меня скоплено кое-что…
Значит, слухи о том, что маркитанткой Клер стала ради своего Андре, правда. И теперь при армии ее ничто не держит. Воданкур задумчиво смотрел на женщину, не зная, что ей сказать. Да и нужно ли что-то говорить? Все слова сейчас будут пустыми и банальными.
- Удачи, Клер.
Теперь уже бывшая маркитантка слабо, благодарно улыбнулась, подошла вплотную к лежанке и перекрестила офицера. Это было настолько неожиданно, что Воданкур растерялся.
- Спасибо, мсье. Храни вас Господь и Святая Дева.
Судр всегда приходил оживленный, с целым ворохом полковых новостей и сплетен. Впрочем, было их немного и они по большей части походили друг на друга – полк зализывал раны, полученные в том злосчастном рейде. Несколько раз Воданкура навещали раненые офицеры, лечившиеся в этом же госпитале. Дольше других обычно задерживался лейтенант Монтиньи, страстный любитель шахмат. Воданкур никогда не был хорошим шахматистом, но лучшего способа скоротать бесконечно тянущееся время придумать не мог. Лейтенант же оказался большим оптимистом, уверяя, что у него есть неплохие способности, и явно задался целью научить своего майора шахматным премудростям.
Появление Судра спасло Воданкура от очередного неминуемого и досадного поражения. Монтиньи догадливо собрал фигуры и ушел после нескольких дежурно-вежливых фраз.
- Уже много лучше, майор. Завтра можем продолжить.
- Лучше начнем заново.
- Как пожелаете. Судр, - Монтиньи коротко кивнул на прощание.
Судр присел на край постели.
- Оживаешь, Луи.
- Слишком медленно.
Капитан пожал плечами. Тринадцать лет почти непрерывных походных тягот и ран… неудивительно, что здоровье друга уже не настолько крепкое, как когда-то. Тридцать лет, конечно, еще не срок, чтобы говорить о возрасте, но и уже не юность.
- Сегодня прибыл Дюшатле.
Воданкур быстро поднял глаза, пытаясь по лицу друга определить, какое впечатление произвел новый командир.
- И… что скажешь?
- Скандалист. Странно, что пехотный.
- Бретер?
- Похоже, - Судр нахмурился. С Бернарденом друг ладил в силу легкого характера полковника, с которым вообще-то трудно было не поладить кому бы то ни было. Но что будет с новым?
+++
- Знаете, после рейда я в Воданкура почти влюбился, - язык молоденького лейтенанта немного заплетался – де Лангль не рассчитал свои возможности и явно выпил лишнего, - какая смелость! Какое дьявольское самообладание!
- Нормандец, - меланхолично заметил недавно покинувший госпиталь Рамо, словно это объясняло все особенности характера Воданкура.
- Нет, господа, наш майор достоин маршальского жезла! – не унимался де Лангль. Для пущей убедительности он хотел хлопнуть по столу, но промахнулся, потерял равновесие и расплескал вино.
Дюрвиль со смехом забрал у него стакан и приобнял изрядно захмелевшего офицерика за плечи:
- Мишель, дитя мое, достаточно… ты уже совсем пьян…
- Нет, я… Дюрвиль, да прекратите же смеяться, черт вас побери!
В небольшом помещении было шумно, плавали клубы сизого табачного дыма, чадно горели сальные свечки. Празднование выхода Рамо и Орсимона из госпиталя стремительно набирало обороты, превращаясь в бурную попойку. То, что Орсимон почти сразу ушел, сославшись на усталость, а Рамо пил крайне мало, опасаясь, что еще не окрепший организм сыграет с ним дурную шутку, уже никого особенно не заботило.
- Для начала ему надо стать генералом. А для таких, как он, это нелегко, - очень серьезно заключил Рамо, - Жан, я прав?
- Да, - Судр заглянул в опустевший стакан, подумал и налил себе еще, - и потом, число маршалов Франции невелико… А гибнут они намного реже, чем майоры.
На мгновение все притихли, посерьезнели. Выпили молча – за всех, кто не вернулся из сражений и мелких стычек. Кто умер позже, в госпиталях, от полученных ран, гангрены, болезней.
Грусть, однако, оказалась недолгой. Смерть была все время рядом с ними, поэтому с ее близостью как-то свыклись. Погибнуть мог любой из них и произойти это могло в любой момент. А потому гибели почти не боялись. Напротив, это заставляло жить в полную силу, здесь и сейчас, с лихорадочной торопливостью стараясь урвать побольше, не оставляя себе времени на праздные мечты.
- У Воданкура погибла лошадь. Наверняка первое, чем он займется после выздоровления – покупка нового коня, - Дюрвиль выразительно обвел сослуживцев глазами.
- На что намекаешь? – осведомился Судр.
- Можно подарить.
- Только не андалузца. Порода для парадов. Красивые, шаг картинный… но не для похода, - тоном знатока изрек Бутен.
- Английскую? – предположил кто-то.
- Точно! Из-под англичанина!
Офицеры оживились – идея им неожиданно понравилась. Недавние события изменили их отношение к Воданкуру в лучшую сторону. До сих пор майор постоянно был в тени более блестящего Бернардена, а смелость в боях не казалась чем-то исключительным. То самое молчаливое упорство, из-за которого Воданкура прежде считали сухарем, предстало с совершенно неожиданной стороны.
Посыпались полушутливые предположения, как можно было бы провести такую операцию и добыть коня. Желательно – вместе с хозяином. И совсем бы хорошо, если бы англичанин оказался в одних чинах с Воданкуром или даже выше. Варианты, приходившие в затуманенные хмелем головы, были один фантастичнее другого, но все это не на шутку встревожило почти трезвого, и, как следствие, серьезного до своего обычного занудства, Рамо.
- Это авантюра! – попытался он образумить разошедшихся сослуживцев, - Дюшатле заявит, что Бернарден распустил полк… и Воданкур после такого будет с ним полностью согласен!
- Пьер, вы невозможны! – Судр, не выдержав, расхохотался. Уж очень комично выглядело беспокойство честного лейтенанта, - успокойтесь же, ради всего святого. Завтра они проспятся и посмеются над своими проектами. Наши офицеры, конечно, сорвиголовы, но не сумасшедшие.
Рамо поморщился.
- И вы туда же… как вы только ладите с Воданкуром при вашей-то беспечности?
- Он отлично понимает шутки. Не в обиду вам будь сказано, - Судр отсалютовал Рамо стаканом, смягчая возможную резкость своих слов. Пьер Рамо был отличным товарищем и просто хорошим человеком, а потому ссориться с ним Судру не хотелось.
Ничем иным, кроме как шуткой, планы по поимке хорошего коня с англичанином в седле оказаться не могли. Конечно, будь они ближе к врагу – чьего-нибудь сумасбродства и желания порисоваться могло бы и хватить на грозящую арестом и серьезными неприятностями вылазку. Но потрепанный полк был в глубине расположения войск, а потому все эти проекты были просто еще одной веселой шуткой, которой так приятно поиграть в хмельном задоре.

@темы: Долгий путь

---

Весна, называется...

Вот он, критический момент, когда перестаешь смотреть общероссийские прогнозы погоды, дабы попусту не расстраиваться!
Нам обещали мороз - мы его получили. То немногое, что успело подтаять, смерзлось безобразными буграми. Сверху навалило 10-15см свежего снега. Ветер северо-западный (самый мерзкий).
Весну пока видно только в глазах ребят в школе мужества. Там такая нежная хрустальная мечтательность... а я тут с лекцией об эполетах, этишкетах и прочем. Даже неловко, честное слово. Но детки дуреют. Вопросы, которые мне были заданы по окончании лекции, к истории мундира не имели ни малейшего отношения.
Балбесы малолетние!!!

---

Жесть!

Приползаю с работы (после 13 часов, представьте себе), а воды нет. И электричества. Абзац. Днем вдобавок навалило очень немаленькие сугробы. Пришлось брать канистры и тащиться к колонке. Забираться на немаленькую наледь, набирать воду и пелехать домой. Двадцать первый век, однако...
Ну, свет-то дали...
А когда вода будет???

---

Глава первая. Окончание.

+++
Перед глазами колыхалась мерцающая темнота. Боль, глухие невнятные голоса, доносящиеся словно через подушку. Духота. Временами казалось, что он снова в Италии – там тоже постоянно мучили жара и жажда. Тело болит, руки и ноги словно налиты свинцом, грудь сдавило, – нет сил пошевелиться, попросить воды, поднять тяжелые, как могильные плиты, веки.
Временами у губ оказывался край чашки. Он пил – жадно, захлебываясь, - и снова проваливался в горячую темень.
Открыв глаза, Воданкур увидел беленый потолок. Изрядно запущенный, потемневший, покрытый трещинами, но показавшийся ему ослепительно ярким. Скорее всего, из-за солнца, светившего в узкое маленькое окно.
Крохотная комнатка, в которой тесно даже одному. Узкая лежанка, плоская, набитая соломой подушка, одеяло до середины груди… Зудящая боль – грудь, плечо, бедро. Как он получил две раны, Воданкур помнил достаточно хорошо. Но что было потом? Где он сейчас? В плену? Нет, едва ли. Герильясы не станут тащить с собой больного, да еще и раненого врага в свое укрытие и возиться с лечением. Майор не такой уж большой чин, чтобы удостоиться такой чести. Скорее уж перережут горло. Легче и ему, и им.
Воданкур попытался приподняться, но тут же без сил откинулся на подушку, тело мгновенно покрылось липким потом. Проклятая слабость…
Дверь открылась, впуская плотную, крепко сбитую женщину с тазом в руках, которую Воданкур сразу узнал. Клер Тизо, маркитантка. Жена, а теперь вдова сержанта, навсегда оставшегося у деревушки, названия которой никто так и не узнал…
- Проснулись, господин майор? – Клер слабо улыбнулась. Она сильно изменилась – настолько, что казалось, прошло много лет. Перед Воданкуром была бледная тень бойкой мадам Тизо, которой побаивался даже гуляка-муженек.
- Хотите поесть?
- Нет.
Клер взяла с трехногого табурета, заменявшего стол, кружку, привычным движением просунула руку под затылок Воданкура, помогая приподнять голову. Молодой человек послушно глотнул чуть тепловатый отвар.
- Клер, сколько я здесь лежу?
- Сегодня седьмой день. Господин доктор боялся, что вы не выживете.
Воданкур прикрыл глаза. Неужели еще одно чудо?
- Клер, что капитан Судр? Он… жив?
- Даже не ранен, мсье, - губы женщины предательски задрожали, она поспешно отвернулась.
Воданкур подавил вздох. Нахлынуло некое чувство неловкости, которое порой возникало, когда он оказывался перед родственниками погибших сослуживцев. Разумом он понимал, что его вины в том, что выжил, нет. Но ничего с собой поделать не мог.
- Мне жаль Андре, Клер,.. – бесполезные, ненужные слова.
Маркитантка глубоко вздохнула. Пару секунд Воданкуру казалось, что она все-таки заплачет.
- Спасибо, мсье. Но не стоит, право,.. – Клер наконец справилась с собой и взялась за перевязку.
Руки женщины были ловкими и умело равнодушными – за долгую, почти двадцатилетнюю карьеру маркитантки ей не раз приходилось ухаживать за ранеными. Обычно при этом она тараторила без умолку, но сегодня все происходило в подавленном молчании. Смерть Тизо изменила Клер. Останется ли она теперь в полку? Едва ли. Воданкуру как-то довелось услышать, что в девяносто втором женщина последовала за барабаном из любви к своему Андре, которого не единожды, ничуть не стесняясь, бранила на все корки, а порой и поколачивала к вящему удивлению молоденьких конскриптов…
- Отдыхайте, мсье, - Клер напоследок обтерла лицо Воданкура влажным полотенцем и поправила подушку, - сейчас я вернусь.
- Отдохни и ты, - осунувшееся лицо и круги под глазами женщины лучше всяких слов говорили о бессонных ночах, - а ко мне позови капитана Судра, если он свободен.
+++
- Можно сказать, что нам просто неслыханно повезло, - у Судра была привычка в задумчивости пощипывать щегольские бакенбарды. Сейчас он сидел на табурете у постели раненого, и теребил левый, - ранены Даладье, Орсимон, Монтиньи, Рамо... Ранже погиб, его просто искололи…
- Как это вышло?
- На наше счастье поблизости оказались драгуны Нанси. Тебя уже кое-кто считает счастливчиком.
Воданкур усмехнулся.
- Будь я счастливчиком, мы бы отделались дешевле.
Судр повел плечами и выложил на одеяло белый конверт.
- Пришло с почтой. Тебе.
От Гортензии. После смерти матери три года назад ему писала только сестра – аккуратно, регулярно и формально. Воданкур отвечал в том же духе. В свое время юная Гортензия де Воданкур вышла замуж за Антуана Клемана без особой любви, одержимая мечтой вырваться из нищеты, в которой семья оказалась после революции… и из которой им никак не удавалось вырваться. Преуспевающий финансист полагал свой брак вполне удачным – девица из благородного семейства придавала его жилищу определенный лоск, а со временем, когда слово «аристократ» перестало быть синонимом неблагонадежности и стало произноситься с почтительной грустью, брак с представительницей старинного дворянского рода способствовал успеху в обществе.
- А сколько писем от Мадлен получил ты?
Судр улыбнулся с тщательно скрываемой гордостью. Мадлен писала мужу часто и помногу. Иногда, в часы меланхолии, Воданкур немного завидовал другу.
- Вот, прислала, - капитан извлек резной костяной медальон и откинул крышку.
С миниатюрного портрета застенчиво улыбалась большеглазая молодая женщина с острым неправильным личиком. Художник не отличался особым мастерством, а модель – красотой, но для Судра этот незамысловатый портрет был дороже, чем мадонна Рафаэля.
Воданкур с улыбкой вернул медальон другу.
- Теперь это твой талисман, Жан.
- Конечно.
- А что в полку?
Судр слегка нахмурился.
- Ждем нового полковника. На место бедняги Бернардена.
- Уже известно, кто он?
- Некто Дюшатле. Кое-кто, правда, удивлен, что это не ты.
Воданкур чуть двинул здоровым плечом. Не то, чтобы эта новость показалась ему чудовищной несправедливостью – честолюбие вполне могло удовлетвориться чином майора в неполные тридцать лет. И носил он его только год. Но все-таки известие неприятно кольнуло. Остаться помощником командира полка…
Судр тактично промолчал, стараясь не углубляться в неприятную для друга тему. Он прекрасно знал Луи. И понимал – друг не принадлежит к той породе людей, который делают мгновенную карьеру, становясь генералами к тридцати с небольшим. Воданкуру недоставало блеска, легкой искрящейся бравады, умения расположить к себе. Подобные ему честно служат долгие годы, их уважают за смелость и порядочность, но не особенно любят как начальники, так и подчиненные.

@темы: Долгий путь

---

Внимание всем!

В кочевой жизни есть свои плюсы. Вот, например, начала разбирать вещи, о обнаружила старую-старую тетрадку. Одну из. Набрала начало и выкладываю... как думаете, продолжать? Писалось очень давно, часть вообще потерялась при бесконечных перетаскиваниях и при прощании с прошлым, но кое-что уцелело...

Глава первая.
В деревне их ждала засада. Не слишком опасная - из тех, что организовывают крестьяне, не желающие покидать дома при приближении отряда, - однако неизбежно влекущая за собой потери, которые были сейчас просто недопустимой роскошью. Заставляющая нервничать, подозревая нечто большее, чем десяток человек с ружьями и ножами.
Высокий офицер в заляпанном красноватой грязью сером рединготе устало прислонился к стене одного из домиков и раскурил трубку.
Грохнул выстрел, заставив офицера насторожиться. Однако продолжения перестрелки не последовало. Отборная брань, яростный женский крик. Офицер снова прислонился к стене, прикрыв глаза. Женщина снова вскрикнула – отчаянно, рыдающе. Потом высоко, болезненно.
Надо было бы вмешаться. Прекратить насилие, одернуть занявшихся грабежом крестьянских халуп солдат. Напомнить о дисциплине. И двигаться дальше, дальше, черт бы все побрал!
В том, что приказ выступать после короткой дневки не вызовет у солдат особого воодушевления, майор Воданкур не сомневался. Он и сам не отказался бы от более продолжительного отдыха. Лечь на что-то более ровное, чем каменистая земля, снять мокрые сапоги… когда он последний раз разувался? Дня три назад? Хорошо, что не четыре…
Женщина не умолкала. Пронзительные рыдания болезненно ввинчивались в уши. Воданкур выбил трубку о каблук и прижал ладони к пылающему лбу. Надо действовать. Идти, командовать и стараться ничем не выдать своей слабости.
- Господин майор, - рядом возник капитан Даладье. Изможденный, грязный, с покрасневшими от недосыпа глазами. Впрочем, сам майор выглядел не лучше.
- Капитан, - Воданкур коротко кивнул, давая понять, что слушает. Горло саднило, словно после долгого крика, говорить было трудно.
- Наши потери – пять человек. Бертуа, Гастон, Линьи, Пле и сержант Тизо. Тяжелораненых нет.
Воданкур покусал губы. Скверно, что погиб Папаша Тизо – лучше старого сержанта, буяна и выпивохи, с обучением конскриптов не справлялся никто в полку. Хорошо, что нет тяжелораненых. Это еще одна из небольших удач, которых немало было за эти проклятые три дня. Одна из счастливых случайностей, благодаря которым они все еще живы…
Проводник оказался предателем. Они успели это понять незадолго до того, как захлопнулась расставленная герильясами ловушка. Смогли вырваться из западни у старого монастыря, потеряв полковника, четырех офицеров и почти треть солдат. Командование остатками полка легло на плечи помощника покойного Бернардена, майора Воданкура, которому теперь предстояло с минимальными потерями вернуться к армии.
- Через час выступаем, - Воданкур сухо закашлялся, - передайте…
Даладье с сомнением посмотрел на майора. Воданкура в полку никогда не любили. В сдержанном суховатом потомке нормандских дворян не было лихой удали покойного Бернардена. Не то, чтобы в смелости майора сомневались – за годы кампаний он не раз доказывал обратное. Но в кругу офицеров он неизменно оказывался чужим, дружеских отношений у него почти ни с кем не было, а потому Воданкура просто не знали, несмотря на долгую совместную службу. И сейчас, глядя на задыхающегося от кашля майора, на горячечные красные пятна у него на лбу и щеках, Анатоль Даладье терзался сомнениями – сможет ли принявший командование Воданкур благополучно провести их по кишащей врагами земле? Справится или даст болезни взять над собой верх и самоустранится?
+++
К вечеру с низко нависшего неба стала сеяться мелкая водяная пыль, назвать которую дождем означало бы обнаружить немалую склонность к преувеличениям. Все – одежда, амуниция, земля, дерево - буквально пропиталось влагой, и, несмотря на все старания солдат, развести огонь было невозможно. Порывы пронизывающего ледяного ветра пробирали до костей, вызывая ледяной озноб.
С наступлением темноты они остановились и разбили лагерь на камнях у дороги. Солдаты, кое-как прожевав последние сухари, жались друг к другу, в надежде хоть немного согреться.
Воданкур напряженно всматривался в карту до тех пор, пока еще можно было что-то разобрать. Если все верно, то они уже недалеко от расположения основных сил. Но нужно еще пережить ночь и преодолеть с десяток миль. Не самая сложная задача, если бы не герильясы. Испанцы не хотели отпускать уцелевших врагов. Они ни разу не показались, но майор чувствовал, что герильясы идут за ними. Как волчья стая за подранком. Выжидают удобный момент. В открытом бою у герильясов немного шансов на победу, но банды так и не действуют. Их тактика – нападение исподтишка, когда их появления никто не ожидает. На измотанного, ослабевшего противника. Как, например, сейчас, когда большая часть пороха отсырела, надежда только на пистолеты, спрятанные под рединготом… хотя в кромешной темноте они вряд ли помогут…
Грудь снова рванул кашель. Воданкур откинулся на ствол дерева, стараясь отдышаться. Голова кружилась – от жара и усталости, не от голода, хотя он и не смог заставить себя проглотить даже кусок размокшего сухаря. Тупо, нудно ныла старая рана, дышать было трудно, словно что-то давило на грудь.
Негромкий шорох заставил офицера тревожно вскинуться. Видимо, он все же задремал…
- Луи, это я, - рядом присел капитан Судр. Единственный, кого Воданкур мог уверенно назвать своим другом.
- Жан… не спишь?
- Я отдохнул прошлой ночью, - Воданкур не видел в темноте лица друга, но по голосу понял, что тот хмурится, - тебе бы тоже не помешало поспать хоть немного.
- Не хочу.
- Ты еле стоишь на ногах. Сколько ты не спал, Луи? Три ночи?
- Не надо, - Воданкур нашарил в темноте плечо Судра, слегка сжал.
Ледяная ладонь обожгла пылающий лоб холодом.
- Ты весь горишь.
- Знаю.
- Есть немного кларета… глотнешь?
- Нет.
Некоторое время молодые люди сидели молча, слушая бивак. Сиплый кашель, тихая ругань, негромкие разговоры. Спали в эту ночь немногие. Солдаты тоже чувствовали опасность, и Воданкур мысленно поздравил себя – тревога не была порождением его воспаленного рассудка.
- Мадлен жаль.
Судр женился чуть больше года назад. Поначалу даже Воданкур полагал, что у друга закрутилась одна из обычных на квартирах интрижек, но дочка галантерейщика из Страсбурга быстро стала сначала невестой, а потом и женой молодого офицера. Чем Мадлен пленила Жана, оставалось для Воданкура загадкой – маленькая, очень худенькая и угловатая, с огромными серыми глазами, рядом с блестящим красавцем Судром она выглядела простенькой и почти жалкой…
- Мы выживем, Жан. Завтра все должно кончиться.
- Надеюсь.
Впоследствии, вспоминая о событиях этой ночи, Воданкур не мог сказать, что заставило его насторожиться. Какой-то звук на грани слышимости, какое-то внезапное чувство опасности – резко, всей кожей… А потом один из часовых издал короткий крик, быстро перешедший в булькающий хрип, и началась адская круговерть боя.

Продолжение читать кто-нить будет?

@темы: Долгий путь

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

25 вещей, которые я не люблю.

1. Грубость. В любом ее проявлении.
2. Розы и гиацинты. Вообще не люблю цветы с сильными навязчивыми запахами.
3. Дамские романы а-ля Барбара Картленд.
4. Засахаренные орешки.
5. Себя в состоянии беспомощного отчаяния.
6. Напыщенную безапелляционность.
7. Когда кто-то пытается убедить меня в том, что лучше меня знает, что со мной происходит и о чем я думаю.
8. Полярную ночь.
9. Слякоть, сырость и серость на улице.
10. Пьяных людей.
11. Сломавшийся каблук.
12. Нарощенные ногти. Неважно, гелевые или акриловые. Ну не выношу!
13. Песни типа «унца-унца-два притопа-три прихлопа».
14. Когда надо мной начинают причитать.
15. Корсет.
16. Псевдоисторические супермегагиперблокбастеры заокеанского производства.
17. Бессмысленные долгие разговоры по телефону.
18. Детское седло. Мне в нем неудобно.
19. Партнера, который в танце наступает на ноги.
20. Остывшую овсянку.
21. Мыльные оперы. Особенно когда мне пересказывают их содержание.
22. Отсутствие горячей воды. Это просто пытка!
23. «Гламурных» барышень местного розлива.
24. Заевший замок.
25. Нетерпимость.